— Я понимаю.

— Вот и хорошо — улыбнулся Инверто и отсалютовал мне стаканом — Тогда допиваем коктейли и разбегаемся по своим делам. Ты за папками — а я на важные встречи, где снова придется много пить и много говорить. Понимая, что ты захочешь какое-то время отсидеть за чтением в своей одинокой норе, сразу предупрежу — жду тебя в это же время послезавтра. Поговорим. А может найдется для тебя еще одно важное поручение.

— Папки — повторил я — Послезавтра. Я запомнил. Буду вовремя.

— Вот такие ответы мне нравятся, Амос — он удовлетворенно кивнул — Кстати, может тебе стоит подыскать себе секцию боевых искусств?

Я удивленно мигнул:

— Зачем? Чтобы лучше людей избивать?

— Чтобы никого не избивать — поправил он и сделал неглубокую затяжку — Умеющие драться умеют и силу соразмерять и адекватность ответа. А такие как ты, никогда не учившиеся бою, либо бьют людей головами о стену, либо прыгают на них или еще что… Подумай о моих словах, Амос.

— Подумаю — кивнул я, сразу вспомнив о старом Бишо — Может и подучусь…

— Умению избивать людей?

— Умению сдерживаться! И пойми правильно — мне плевать на челюсть того придурка со стальными когтями. Кем он себя возомнил? Дитя-переросток, любящий причинять боль слабым. Фу! А вот на тебя мне не плевать, Амос. Не потому, что ты мне в сердце запал, а потому что вижу в тебе потенциал — полезный для ВНЭКС и для меня. Так что ты уже научись сохранять железную выдержку, сурвер. Ты уж научись…

Глава 8

Глава восьмая.

Получить заветные папки, прикупить на щедрую премию несколько банок домашних паштетов, не забыть про солидный запас тонких и долго не портящихся лепешек, дойти до магазинчика рядом с Манежем, там приобрести рыбную соломку и наконец уже к полуночи оказаться дома. Расставив припасы вдоль стены, а папки расположив на столе, я полюбовался этими сокровищами, представил, как читаю старые летописи, попутно поедая бутерброды с паштетом и… начал переодеваться.

Тело требовало физической нагрузки, и я был рад предоставить ему парочку подходящих испытаний.

Сначала часовая неспешная пробежка, после которой я не чувствовал ничего кроме прилива активности и незамутненной радости. Ноги сохранили легкость, в плечах не ломило, я даже толком не вспотел.

И на этом я не остановился. Еще раз переодевшись, натянув сапоги, я повесил на плечо полностью собранную сумку, не забыл про утяжелители, наспех сделал четыре бутерброда с толстым слоем куриного островатого паштета и зашагал к рыбным садкам Якобс, поправляя на ходу торчащую за поясом отвертку.

Входя внутрь, я был спокоен, хотя понимал, что могу нарваться на неприятности с теми, кто из-за моих последних нерадостных открытий о течах и плесени в технических коридорах не мог не получить серьезный нагоняй от руководства. Раньше я бы заранее обделался от одной только мысли о том, что могу столкнуться с разозленным на меня мужиком, от мысли о том, что меня изобьют или просто покроют многоэтажным матом. А сейчас мне было плевать. И я был полностью уверен, что не стану бездействовать и отвечу ударом на удар — недавние события на празднике лишь доказали это.

И снова я вспомнил слова Инверто про самоконтроль.

Я потерял самоконтроль? Или мой ответ был вполне адекватным, ведь мне реально насквозь пропороли ухо стальными когтями!

И снова ответ пришел мгновенно и был пугающим — не останови меня тот мужик, я бы продолжал бить ублюдка. Так что скорей всего да — самоконтроль я потерял. Я вообще не думал о последствиях. Я не думал о здоровье или даже жизни избиваемого мной ублюдка. Я сгорал от бешенства и мне было плевать.

И это плохо.

Нет, раскаяния нет и в помине. Но искалечь я его там всерьез или убей — и Инверто уже не смог бы замять и разрулить ситуацию. Меня бы ждало уголовное дело, суровый сурверский суд, а затем и тюремное заключение, с правом попросить отбывать его в качестве чернорабочего у разведчиков — в этом случае срок уменьшался вдвое, а испоганенная биография, она же аура, хоть немного, но светлела, ведь добровольное желание рискнуть жизнью ради общего блага равноценно раскаянию. Еще я мог попроситься в рекруты Разведки.

Сейчас, после пробежки и сытных бутербродов, я был очень рад, что не прибил того ушлепка и остался на свободе. Я был рад такому исходу, потому что боялся потерять свободу, но мне по-прежнему было глубоко плевать на жизнь того ублюдка.

И эти выводы породили новый куда более интересный, но совсем не пугающий вопрос — а со мной точно все в порядке? Не психопат ли я?

Ответа я в голове не нашел, но особо на этот счет не волновался. Меня больше интересовало дадут ли мне сегодня работу или придется возвращаться домой. Хотя, впрочем, один ответ для самого себя у меня все же был — плевать психопат я и или нет, но я должен сдерживаться, чтобы не испоганить себе жизнь. Тот ублюдок заслуживал наказания, но все же не настолько, чтобы я был готов ради мести сгнить в тюрьме. Я стану сдержанней. Я стану умнее. Я постараюсь…

Знакомый дежурный бригадир ночной смены долго разговаривать со мной не стал. Приподняв лежащее на столе стекло, он достал из-под него сложенную вдвое синюю ленту, протянул мне и пояснил:

— Десять особых талонов Якобс. Взгрев от мистера Дугласа.

Взяв талоны, я кивнул, убирая их в сумку.

— В прошлый раз ты вроде как не до конца все осмотрел? Если возьмешься за ту же работенку, что в последний раз и на тех же условиях…

— Возьмусь.

— Тогда можешь приступать — кивнул бригадир — Ключ висит там же. Там в зальчике можешь набрать бутербродов и налить горячего чая. И загляни под крышку первой слева кастрюли.

— А что там?

— Свекольник с курицей. Вкусный.

— Спасибо.

— Да не за что.

На этом наше общение завершилось.

Через двадцать минут я доел вторую тарелку действительно вкусного свекольника и двинулся к нужному мне люку. Живот грела двойная порция супа, а в сумке лежали бутерброды про запас. Возвращаться раньше, чем через пять-семь часов я не планировал…

Непростительный тяжкий грех для любого сурвера я совершил через четыре с небольшим часа после начала смены. И начался мой грех сначала с глухого щелчка, когда стронулся с места первый неподатливый болт. Вниз полетели хлопья ржавчины, болт противно скрипел, но я не переживал за шум, зная, что кроме меня здесь глубоко под бассейнами нет никого. Закончив с первым болтом, я наложил ключ на следующий и продолжал в том же духе, пока круглая выпуклая крышка досмотрового люка не была откручена полностью. Болты я аккуратно складывал у стены, от люка держался в стороне, зная, что он возможно сдерживает серьезный напор воды и с радостью катапультируется в лицо своему освободителю. Люк был небольшим, в центре имелась оттертая мной от грязи пятиконечная звезда Россогора, еще имелись вырезанные в металле ничего не говорящие мне даты. Мое внимание привлекла именно звезда и любовь к гордой символике Россогора. Больше этот люк не был ничем примечателен, а судя по его расположению в полу глухого коридора с полустертыми обозначениями на стене, он находился над некой бетонной цистерной, что-то вроде коллектора, должного хранить запасы относительно чистой воды на тот случай, если понадобится экстренно сменить воду в бассейнах. Уходящие в пол толстые трубы подтверждали это и заодно облегчали мне задуманное — я бы не рискнул раздраить неизвестно куда ведущий люк. Особенно после рассказов старого Бишо о буферных зонах.

Чтобы отодрать массивный люк от основания, на котором он покоился двадцать четыре года — на стене было указание о времени последнего досмотра — мне потребовалось приложить немалые усилия и хорошенько поработать жалом отвертки. Сам люк весил килограммов тридцать, но я справился без особого труда, приподняв и сдвинув его в сторону.

Направив луч ярко горящего налобного фонаря вниз, я высветил мутноватый столб воды в зеве люка. Утерев лицо от пота и льющего с потолка конденсата, я смочил грязную ладонь в пугающе недвижимой воде в цистерне. Холодная. Не прямо вот пронизывающий холод, но все же вода очень холодная и малоподходящая для запланированных испытаний моей храбрости.