— Ты уловил суть, Амос?
— Я уловил — кивнул я — Вы услышали о моей истории, сложили в кучу все происшествия, превратили это в зажигательную речь, после которой полетели бы многие головы, а затем поменяете ее на нужное вам пространство в козырном месте…
— И с туалетами, Амос! — он поднял палец вверх — С тремя туалетами! И один из унитазов будет в отдельном помещении в облюбованном мной кабинете — то есть в моем личном пользовании. Я уже называл тебя наивным и слишком добрым?
— Называл.
— Тогда наша беседа поможет окончательно разбить приклеенные к твоим глазам очки розовой наивности и спрятанное за ними пенсне туповатой рыцарственности. Хватит прощать людям, Амос!
— Да я не…
— Прощаешь! Если тебя били ногами в голову, а потом ты говоришь, что не имеешь претензий, то неважно насколько каменная и гневная у тебя рожа при этом — ты все равно прощаешь ублюдка, позволяя ему отделаться малой ценой. И в партию я позвал тебя не из-за твоих личных качеств или мечты стать историком. Нет! Мне нужна твоя громкая резонансная история и только! Да и то — я с радостью обменяю эту быстро теряющую дороговизну историю на три сортира, один из которых окажется в моем личном распоряжении! — он наклонился ближе и прошептал — Смекаешь, Амос? Благодаря тебе, мне не придется терпеть, когда приспичит отлить или сделать дело покрупнее.
— Я…
— Да я использую тебя, сурвер. Но использую не втемную. И говорю все как есть. Я покупаю тебя и твою историю, чтобы потом обменять ее на светлый офис и три сортира. Такова твоя текущая цена, Амадей Амос — три сортира — отодвинувшись, он сделал несколько больших глотков кофе, утер губы платком и всмотрелся в мои глаза — Обиделся?
Я промолчал.
— Не обижайся, Амос. Это ведет к бедности. Злись! Злость ведет к деньгам! Сам посуди — еще месяц назад ты и одного унитаза не стоил. А стоило тебе разозлиться и дать отпор, как твоя цена резко возросла! Так что не будь дешевой обиженкой, а продолжай становиться злее и умнее.
У меня невольно вырвалось:
— Зачем? Зачем становиться злее и умнее?
— Потому что это путь против течения. А раз идешь против — значит ты уже не говно. Ну и потому что в тебе что-то есть — а я редко ошибаюсь в людях. Опыт, знаешь ли. А теперь нам пора закругляться с беседой — время поджимает, а мне еще заявку подавать в комитет одобрения публичных выступлений. Знаю, что мы договорились…
— Договорились — кивнул я — Что я теряю? Ты покупаешь товар, который кроме тебя и не нужен никому.
— Вот и отлично.
— И что мне делать дальше?
— Дальше? Ты вечерами дома?
— Или дома или бегаю — но в любом случае пробегу мимо своей двери.
— К тебе зайдет курьер с заявкой на вступление, партийным билетом и деньгами. Твое неизбитое фото мы возьмем из общей базы данных. Еще чуть позже — скорей всего дня через два — тебе занесут приглашение на наше грандиозное открытие в новом офисе — приходи обязательно. Подойдет обычная чистая рубашка и штаны. Там постараемся пересечься и перекинуться парой слов о твоей дальнейшей работе — ты ведь помнишь, что основная зарплата у тебя сдельная. А я редко разбрасываюсь динеро просто так. Запомнил?
— Запомнил — кивнул я, вставая из-за стола и цепляя ручки арендованной сумки — Мы договорились. И… и большое спасибо.
Снова вглядевшись мне в глаза, Инверто Босуэлл кивнул, поднялся и протянул руку:
— Молодец, Амос. Ты правильно понял мои слова. Но главное, чтобы понял кое-что другое, сурвер. Еще пару истин.
— И какие же это истины?
— Истина первая — да сегодня твоя цена равна условным трем сортирам — и это немало — но только от тебя зависит во сколько тебя оценят через пару месяцев или через полгода. Многие из твоих знакомых не стоят даже одного треснутого и напрочь засраного унитаза — и у них это на всю жизнь. Истина вторая — и ее ты начал понимать самостоятельно — чтобы с тобой считались, надо быть злым и опасным, а не добрым и милым. Ищи не любви, а уважения — и пойдешь правильной дорожкой. Те придурки, что вздумали надо мной посмеяться на школьном балу и были мной же избиты, до сих пор при встрече заискивающе улыбаются и первыми здороваются. Иди домой, Амос. Читай, бегай, ешь, сидя на горшке вспоминай о своей текущей цене и взрослей.
Постояв, я молча кивнул, еще раз пожал ему руку и зашагал по улице, закинув тяжелую сумку на плечо. Ноги ныли, живот переполнен, а в голове мерно пульсирует с такой силой, что кажется будто там в черепе сейчас лопнет сосуд и выгорающий мозг зальет горячей кровью. Шагая домой, я о необходимости поспать несколько часов, а затем вернуться на бесконечную беговую дорожку и продолжить наматывать километры, наполняющиеся все более стройными мыслями, и все более размеренными вдохами и выдохами.
А еще я думал о словах Босуэлла. Он посчитал, что я обиделся. И он ошибся. Мне почему-то было вообще плевать. Главное, что я узнал зачем я вообще им сдался — и резко успокоился. Если тут и есть интриги, то напрямую они меня не касаются, плюс не будет никакого ненужного сейчас шума. Для меня вообще ничего не изменится — разве что появится дополнительная подработка, а статус члена ВНЭКС может даже защитить по мелочи. И все же я был ему благодарен за такой прямой разговор — его циничная откровенность встряхнула меня, зажгла и заодно еще раз напомнила, что по большому счету всем посрать на сурвера Амадея Амоса. И это меня не угнетало, а наоборот — бодрило получше ледяного душа. А заодно это давало мне безграничную свободу действий. Ведь если окружающему миру посрать на меня — то и я ему ничего не должен и ничем не обязан.
Глава 3
Глава третья.
По пути домой я решил закупиться, раз уж появились деньги. Сначала заглянул в магазинчик Галатеи, но там мне никто не открыл и пришлось вернуться шагов на семьсот назад к ближайшему перекрестку, где у доски объявлений, как всегда, стояла кучка сурверов. Они жадно изучали свежий выпуск одной из наших газет — большая часть периодических изданий, любительских и относительно профессиональных, выходила только в электронном виде и была доступна для загрузки на устройства в кафешках, библиотеках и прочих публичных местах. Но не все могли позволить себе иметь сурвпад и для таких как они печатались бумажные газеты, по старомодному методу прикрепляемые к информационным доскам. Подходи, читай, обдумывай и тут же на месте обсуждай и спорь — чем не клуб по интересам? Эти же доски использовались для коммерческих объявлений — что в принципе нарушало правила, но вышестоящие смотрели на эту мелочь сквозь пальцы.
Пока я изучал аккуратно налепленные столбиками крохотные послания потенциальным клиентам, трое сурверов яростно обсуждали компетентность старшего инженера Яковлева Андрэ, сделавшего ежемесячный доклад о состоянии оборудования нашего уровня. Пока они громогласно сомневались в его профессиональных умениях, еще один, небритый и одышливый, хрипло и часто повторял, что схожее звучание фамилий Яковлев и Якобс совсем не случайно и великий род потихоньку захватывает шестой этаж Хуракана, ставя везде своих людей. Очередная теория местечкового заговора…
Погрузившись в изучение объявлений, я не сразу заметил, что они вдруг резко замолчали. Покосившись, обнаружил, что стоящие у доски хоть и делают вид, будто продолжают чтение, но на самом деле искоса смотрят на меня.
Узнали…
Я удержался от короткого приветственного кивка. Молча дочитал второй столбик, нашел нужное упоминание и просто пошел прочь по направлению к Манежу, следуя негласному кодексу сурверов — шагай у стены, не размахивай руками и все такое. Но делал я это скорее по въевшейся привычке вечно забитого и боящегося поднять голову Амоса-Ануса. Выпрямиться бы… но зачем? Чтобы впечатлить сверлящих мне взглядами спину небритых стариков с неодобрительными лицами? Я для них явно не герой, что захлопнул решетку и запер замок. Я для них проблемная личность. А еще я тот, про кого написали небольшую статью в их любимой газетенке — я успел краем глаза зацепиться за заголовок «Амадей Амос — поступок настоящего сурвера». Шрифт суровый и плотный — все как любят сурверы. Других новостей в нашем болоте не нашлось? Хотя глупо злиться на тех, кто радостно растит мою временную дешевую известность — именно благодаря ей Босуэлл и решил воспользоваться моей историей.