Двери были распахнуты, вокруг них изогнулась вырезанная из раскрашенной конвеерной ленты праздничная арка, изображающая красные и серые воздушные шары. По полу тянулась красная резиновая дорожка. После празднования, фальшивые воздушные шары и «ковровая дорожка» будут вымыты, сложены и убраны на склад, чтобы впоследствии служить еще много-много раз. Да выглядит дешево — но одновременно это прекрасная демонстрация сурверского духа, отрицающего потакание бездумной расточительности и ненужной роскоши. Мы сурверы. И мы прекрасно умеем играть в дешево, сердито и вечно. Это одна из наших любимых игр, что никогда не приедается.
Большой зал был полон празднично одетого народу. Раз уж бесплатно угощают — чего бы и не зайти, верно?
Это позволило мне остаться незамеченным среди колышущейся массы и спокойно войти внутри. Там я ненадолго растерялся, приткнувшись у стенки среди жующей массы и некоторое время оглядываясь. Определив источник съестных благ — три составленных стола в центре зала — добрался туда и ухватил пару завернутых в плотную шершавую бумагу рыбных бутербродов. Обертка служила и салфеткой, а после использования отправлялась в большой бак у входа — а оттуда на переработку. Бумагу мы производили сами и из производимого нами же сырья — чем патриархи безмерно гордились. Отходя от стола, я едва не столкнулся с Сержем Бугровым. Поспешно подавшись назад, он отвел взгляд и буркнул:
— Привет, Амос.
— Привет — кивнул я, в то время как в затылке снова запульсировала фантомная боль, породившая всплеск злобы и желание ударить.
Я шагнул прочь, считая диалог исчерпанным, но он, обогнув смеющуюся парочку в праздничных колпаках, догнал меня, потянулся рукой к плечу, но вовремя опомнился и, отдернув лапу, забубнил:
— Слушай, Амос… ты меня прости. Говорю же — я не такой. И вот, глянь сюда — он постучал себя по нагрудному карману зеленой рубашки, где помимо зеленой корочки партийного билета красовалась длинная красная полоса, обозначающая, что сурвер в чем-то сильно накосячил и сейчас находится на общественно полезных работах — Я отрабатываю! Тружусь в зооуголке каждый день — убираю за кошками и собаками, за канарейками и попугаями чищу, ежиков и дикобраза развлекаю. В общем… я не плохой человек, Амос. Просто в тот день так вот все воедино сошлось — проблемы в семье, на работе…
Я криво усмехнулся:
— И тут я навстречу…
— Да… ты просто попался под горячую руку, понимаешь.
Наклонившись к нему, я показал глазами на узнаваемого всеми одного из помощников Смотрящего, важного пузана с короткой стрижкой:
— А встреться тебе вот он в том коридоре и пошли тебя нахрен — ты бы пнул его в лицо, Серж?
Глянув на серьезного чиновника, Бугров опустил лицо и промолчал. Кивнув, я запихал бутерброд в рот целиком, пару раз жеванул и прочавкал, стараясь не терять вкусные крошки:
— Давай ты не знаешь меня, а я не знаю тебя?
— Давай — с облегчением вздохнул он и отступил, утонув в толкучке.
А я сцапал со стола еще один бутер и, обходя пахнущих алкогольным пуншем кучкующихся сурверов, дошел до почти пустого дальнего угла, где когда-то стояли автоматы с древними, но такими интересными компьютерными играми, приткнулся на выдающемся из стены кубе, что уже лет так триста успешно играл роль барного стула. Здесь я и просидел с перерывами больше двух часов, делая регулярные вылазки за бутербродами, водой и чаем со льдом. Четыре раза замученно улыбающиеся девушки с двуцветными лентами ВНЭКС на груди вручали мне пластиковые стаканы с пуншем и столько же раз я ставил их на первые попавшиеся уголки.
Вскоре я заполнился едой до краев и сидел на своем месте удовлетворенный, слегка дремлющий и думающий о том, как бы поскорее и незаметнее отсюда свалить. Свое обещание я выполнил полностью — пришел, покрутился, исполнил минимальный долг члена партии. Никто не тыкал в меня пальцами, никто не требовал толкнуть какую-нибудь речь или просто поулыбаться на трибуне — а трибуна была и только что с нее слез долго и красиво говоривший Босуэлл, все это время ни раз ко мне не подошедший. В обиде я не был — с моего угла прекрасно было видно, как его буквально рвали на части группы собравшихся и как мастерски он всем уделял толику своего времени, делал по глотку из предложенных бокалов — не пластиковых, а хрустальных — и улыбался красиво одетым дамам. Последний факт меня удивил — никто, вот никто из уже неплохо так набравшихся алкогольного пуншей гостей не совал ему в руку стакан из толстого вечного пластика, никто не дергал его за руку, не орал в ухо, не шлепал ладонью по спине. С ним все вели себя максимально вежливо и уважительно. И вокруг него всегда оставалось достаточно большое пустое пространство, куда за все время пару раз вторгся лишь один человек — его ослепительно красивая и роскошно одетая супруга, бывшая королева школы, миссис Лейси Босуэлл, гордая мать двух юных сурверов и все такое прочее. В ее идеально уложенных волосах сверкали драгоценные украшения, на загорелой шее покачивалось белоснежное жемчужное колье, а ало-серое платье подчеркивало все достоинства подтянутой фигуры. В общем принцесса превратилась в королеву.
А я, глядя на то, как на ее темной загорелой коже резко выделяется белый жемчуг, думал о контрастах жизни. Еще позавчера я шлепал по лужам грязи в сточных коллекторах и вдыхал вонь гниения и плесени. А сейчас сижу тут на роскошном по моим меркам светском рауте и наблюдаю за важными фигурами, играющими не последнюю роль в нашем обществе. Жизнь удивительна, не так ли, сурвер?
Может и удивительна. А мне, пожалуй, пора топать домой — исходя из увиденного, здесь все затянется надолго, вскоре люди напьются и тогда скорее всего на моей шее попытается повиснуть кто-нибудь пьяный и наглый. Например, Серж Бугров, последние минут двадцать крутящийся вокруг и тайком поглядывающий на меня, а за ним хвостом мотается смутно знакомый мне парень. Вместе и подойдут. А попытаюсь уйти — начнут удерживать, возможно схватят за плечо. И вот тут я ударю — я осознал это, едва подумав о самой возможности конфликта или принуждения к беседе. Я ударю. И хорошо, что я не взял с собой отвертку — а я воспользуюсь ей без малейших колебаний, если моей головой снова попытаются сыграть в футбол со стеной.
Надо уходить…
В этом я, чмошная крыса Амос, никогда не ошибался, всегда точно угадывая момент наилучшего отбытия.
Сползя с куба, я оставил стакан на его углу, зная, что персонал заберет и понес ком салфеток к баку, умело делая вид, что всего лишь хочу избавиться от мусора.
— Амадей Амос? — невысокая шатенка в слишком коротком платье серого цвета приветливо улыбнулась — Вечер добрый.
— Вечер…
— Добро пожаловать в ряды ВНЭКС.
— А-ага…
— Мистер Босуэлл приглашает вас в свой кабинет на пару слов. Конечно, если вы не заняты…
Оглянувшись, я понял, что Босуэлла нет в зале. Мне даже не пришлось искать его глазами, чтобы понять это — достаточно было взглянуть на потерявшую центр магнитного притяжения толпу, уже не притягиваемую к его источаемой силу фигуре. Волны движения почти исчезли, улыбки подувяли, люди обмякли и покачивались туда-сюда как говно в засорившемся коллекторе…
— Я не занят — ответил я.
Кивнув, она повела меня в нужном направлении, и я буквально затылком чувствовал какое количество взглядов нас сейчас провожает. Само собой все знали куда отлучился Инверто Босуэлл. И теперь видели, как туда ведут какого-то кое-как одетого сурвера. Думаю, многие бы хотели сейчас оказаться на моем месте.
Неожиданный и не слишком приятный сюрприз ожидал меня в узком коридорчике за закрывшимися дверями — повернувшись ко мне, переставшая столь уж приятно улыбаться невысокая шатенка мягким, но решительным голосом заявила:
— С собой никаких записывающих устройств. Есть сурвпад, диктофон или еще что?
Я чуть оторопело подтвердил:
— Сурвпад. Но я не собирался…
— Никто не собирается — отрезала она — И мне придется обыскать тебя.
— Да не проблема, но… — я не успел договорить, а я ее руки с удивительной умелостью уже обшаривали мои карманы, задирали футболку, ощупывали шею и поясницу. Она не забыла осмотреть штанины и проверить лодыжки, попросила разуться, осмотрела обувь и вернула. Все это время я беззвучно благодарил себя сразу за многое, как оказалось так вовремя сделанное: я был чисто вымыт, подмышки пахли дешевым одеколоном, за поясом не торчала рукоять отвертки, а рот и ноги не воняли. Закончив, она отступила, а я дернулся следом и потянулся к зажатым в ее руках моим вещам: